НОВОСТИ

         Нужно хотя бы раз в жизни иметь смелость бросить все, что у тебя есть, ради чего-то большего, – считает Анатолий Пурлик. И его жизнь как нельзя лучше иллюстрирует это утверждение. Около 10 лет назад он был одним из самых востребованных художников в Иркутске. В середине 1990-х годов талантливого автора заметила директор русского офиса французской галереи Les Oreades Лилия Славинская. За этим знакомством последовали приглашения принять участие в целой серии зарубежных выставок. Потом автор решил переехать в Москву. «У меня в Иркутске было все, можно было сидеть и спокойно творить, но я понял, что этого мало, сел в поезд и поехал в неизведанное, – вспоминает художник. – Здесь мне хватило сил выстоять в конкурентной борьбе. Не скажу что мне легко, но ведь нужно жить до конца». Сейчас творчество Анатолия Пурлика заметно в художественной среде столицы. Как говорят, он стал очень модным автором.

– Анатолий Николаевич, не жалеете о том, что уехали?

– Еще живя в Иркутске, я довольно часто выставлялся в Германии, Италии, Франции. И все выставки нужно было организовывать через Москву. Сами знаете, по дороге в Европу не миновать столицы. И потом, в Москву, для того чтобы реализоваться, едут не только художники, но и люди других профессий. Здесь больше возможностей. Другое дело, что не каждому их удается реализовать. Кто-то тяжел на подъем, привязан к малой родине или имеет бытовые проблемы. Кроме того, выставочная ниша в Москве заполнена, среди художников дикая конкуренция. Сейчас меняются тенденции: если раньше столица была стартовой площадкой для выставок в Европе и в Америке, то в последние два-три года с Запада едут выставляться сюда.

– А вы часто выставляетесь?

– В год у меня проходит три-четыре персональные выставки. Некоторые из них организовывает галерея Les Oreades, которая очень мне помогла в свое время и с которой я продолжаю сотрудничать. Les Oreades работает с самыми известными российскими художниками и имеет два офиса – один в Париже, а другой в Москве. Это одна из крупнейших и старейшая столичная галерея, она открылась в середине 1980-х годов. Тогда свои офисы здесь организовывали многие зарубежные галереи, но они не выдерживали конкуренции и разваливались. Les Oreades выжила только благодаря тому, что изначально ставила своей целью отслеживать творчество хороших художников. Сейчас это очень известные имена в российском искусстве. Кроме того, это честная галерея, и у нее очень хорошая репутация. Несмотря на финансовые сложности, она держится и даже помогает устраивать выставки русских художников за рубежом. 
Бесспорно то, что каждый художник творчество несет в себе. То, что в Москве бешеный ритм, это однозначно. Здесь нельзя расслабляться, и это дает стимул для работы. Конечно, вы можете и в глуши творить. Но я считаю, что «работать в стол» художнику также вредно, как и писателю. Обязательно нужна оценка.

– Скажите, а чья оценка важна для вас?

– Оценка зрителей. Я всегда придерживался мнения, что на каждую картину есть свой зритель. Пускай она тысячам не нравится, но все равно придет человек, которому она приглянется, бывает даже, что он ее купит.
– Ваши работы пользуются спросом?

– В этом плане я не могу жаловаться. Но в один день популярность не приобрести. Нужно где-то выставляться, чтобы известные музеи заинтересовались вашими работами, как в России, так и за рубежом. К этому подтягиваются коллекционеры, финансы, к ним – известные имена. И цены на работы возрастают. Конечно, я сам не занимаюсь популяризацией своего творчества, мне на это не хватает времени, и потом, это не в моем характере.
– Какая самая высокая цена вашей работы? 
– До 12–15 тыс. долларов.
– А кто покупает ваши картины? 
– В России – начиная от крутых бизнесменов до простых людей, которые ценят искусство и могут позволить себе приобретать картины. Хорошо покупают американцы, в основном частные коллекционеры. Иногда европейские галереи.
 
– Анатолий Николаевич, писать для вас – это потребность?

– Писать для меня – это жизнь. Когда я работаю над картиной, то ухожу от бытовых проблем в свой мир. Ведь художник – это и режиссер, и артист, и декоратор в одном лице. Он создает свой мир в рамках холста. А когда это видят другие, то это становится частью уже другого мира. Конечно, глобальных задач я перед собой не ставлю, но я считаю, что меняют мир люди искусства, а не политики. Если бы не было художников, я не знаю, как бы развивалась судьба планеты, наверное, никак. Ведь творчество психологически предопределяет всю нашу науку, физиологию и даже географию.

– Именно поэтому вы решили стать художником?

– Нет, конечно. Так сложилось. Дело в том, что мама меня воспитывала одна, мы очень скромно жили, нужно было помогать, учиться и зарабатывать на пропитание. В пятом классе я начал рисовать плакаты, это было очень модно в советское время. Я достиг на этом поприще очень больших успехов. К седьмому классу я стал зарабатывать большие деньги. Ну, скажем, за плакат с лозунгами к демонстрации я получал 200 рублей, а у моей мамы зарплата была всего 68 рублей. Вот отсюда все и началось, и это определило мой творческий выбор. Я и сейчас иногда занимаюсь дизайном, оформлением плакатов к выставкам, оформлением интерьеров, но в основном, конечно, живописью.

– Искусствоведы считают, что в ваших работах главное – цвет. Какое место он занимает в вашем творчестве?

– Я только цветом и живу. Вообще у картины есть две составляющие – сюжетная канва и формальная. Поэтому в советское время были художники-формалисты и литераторы. Но мне кажется, что это искусственное деление. Невозможно сделать сюжетную картину без формы, так же, как невозможно сделать форму без наполнения. Для меня в абстрактной работе всегда есть сюжет, и даже чистый холст – это тоже сюжет. Художник может делать акцент на разных моментах, может тоновые вещи делать, черно-белые, может работать линией или пятном. Но суть от этого не меняется. Мне ближе живопись, которая от чистого, откровенного цвета отталкивается. Я не всегда применяю такой метод в своих работах, все зависит от сиюминутного настроя. Постоянно появляются какие-то мысли, потом я про них забываю, но мне достаточно взять холст, и я начинаю что-то делать. Пишу очень быстро, буквально за один день могу создать картину. Бывают работы в мрачных грубых цветах, но можно и черными тонами донести отблески радости. Цвет – такая штука, важно себя научить осторожно с ним обращаться, чтобы не было пошлости, зализанности, красивости.

– Говорят, что сейчас вы пришли к некоторой условности.

– Вы имеете в виду условность, связанную с минимальными средствами выразительности? Здесь все не так просто. Ведь можно картину оттюкать от левого до правого угла, и она будет мертвая. А можно минимальными средствами выразить самую суть.

– Анатолий Николаевич, но все-таки в последние годы ваша творческая манера очень изменилась, с чем это связано?

– Я же не могу все время делать одинаковые работы. Ведь сегодняшний день не похож на вчерашний. Бывает, художник находит определенный метод, канву и его использует на протяжении десятка лет. Ему самому это надоедает, картины становятся скучными. Есть ряд работ, которые хорошо продаются, к ним нет никаких претензий ни у покупателя, ни у зрителя. Они прекрасно смотрятся в интерьере, за них хорошо платят. Ты можешь продать пару работ и полгода ничего не делать. Но как только я узнаю, что пошли элементы коммерции, мне это начинает надоедать. Иногда мне это сильно мешает в материальном плане, но я знаю: как только художник начинает идти по этому пути – он кончается как художник и вылетает в трубу коммерции. Большая часть художников так и погибает.

Если я почувствую, что больше не могу писать по-настоящему, я уйду из изобразительного искусства. В таком случае для меня лучше ничего не делать, смотреть на людей, на воду, на лес. И зритель это хорошо чувствует, сегодня он тебя хвалит, а завтра начнет говорить, что ты вышел в тираж. Поэтому я стараюсь не злоупотреблять своими находками.
Елена Орлова.
Фото: "Сопрано и Тенор. Антракт."  2011.  К., гуашь. 71х47.  Анатолий Пурлик.

Фотоальбом:

СУМЕРКИ АЛЫХ ГУБ. Анатолий Пурлик. Живопись. Галерея Les Oreades.