ПРЕСС-РЕЛИЗЫ

Я родилась 10 апреля 1916 г. в Петрограде.
Росла я без отца, который умер в 1921 г. от туберкулеза. Мать воспитывала нас с сестрой одна, но духовный образ отца, архитектора-художника, человека, „не от мира сего", глубоко преданного не только искусству архитектуры, но также любившего и понимавшего поэзию (сам писал стихи), литературу и все изобразительное искусство, постоянно присутствовал в моей жизни. Это присутствие выражалось в бесконечных рассказах моей матери, умершей в 98 лет после долгой и нелегкой жизни, в его фотографиях, стоящих на столе, в рисунках и стихах, которые он сочинял для меня в детстве, в автопортрете, всегда висящем на стене, наконец, в книжном шкафе с его любимыми книгами.

Вероятно, благодаря такому образу, созданному в моем воображении, у меня с самого раннего детства была твердая уверенность, что, когда я вырасту, то буду только художником.
В 12-13 лет я знала и любила Блока, Бальмонта, ранних Анну Ахматову и Пастернака, классиков русской литературы (особенно Гоголя), и в особенности таких художников, как Борисов-Мусатов, Петров-Водкин и Врубель.
При посещении музея Эрмитажа в Ленинграде особенно сильное впечатление на меня производили Эль Греко, Пуссен, Ватто и художники ранней итальянской школы. Впервые о Поле Гогене я опять-таки услышала от моей матери, очень его любившей. На мое счастье, когда я в первый раз приехала в Москву, Музей Западного искусства Щукина был еще открыт. Особенно меня потрясли Матисс и Ван Гог.
Значительно позже я стала постигать Сезанна, Дерена и других импрессионистов.

В стенах Всероссийской Академии Художеств, где я училась с 1935 г. по 1938 г., слово „импрессионизм" тогда уже считалось „бранным словом". 
Во время моей учебы директор ВАХ, художник Бродский, устроил „чистку" среди преподавателей и студентов, которые не хотели работать в духе метода „социалистического реализма". Конечно, в 19-21 год у меня еще не было никакого своего „кредо" в искусстве, но этот бескрылый и очень банальный натурализм был мне глубоко чужд. Я была изгнана из Академии „за участие в мозаичной мастерской импрессионистского направления" вместе с художниками Осмеркиным, Савиновым и скульптором Матвеевым.

С годами формы изменяются сами по себе вопреки „разумному хотенью". Изменить манеру изображения видимого мира нельзя сознательно, импульс искусства лежит где-то в нашем подсознании, и мы не вольны им управлять. Я никогда не могу знать заранее, каков будет результат, искусство непредсказуемо и только потому, что оно всегда „путь в неизведанное" можно заниматься им всю жизнь и никогда не потерять к нему интерес.

Создание работы не зависит от сознательной воли художника; конец наступает внезапно, сам по себе, как будто кто-то повернул внутри тебя выключатель - стоп, после чего больше невозможно сделать уже ни одного мазка. 

Тамара Шиловская, Москва, январь 1991 г.


Записано
в присутствии
 Лилии Славинской и Эдмонда Розенфельда.

Фотоальбом:

Тамара Шиловская и Ольга Мунц - Шиловская. Графика - Мозаика.